Лариса Романовская

Вернулась связь времен

«Калейдоскоп» вышел в нынешнем году в редакции Елены Шубиной (издательство АСТ). В отечественном книгоиздании у редакции Шубиной своя, весьма достойная, ниша: здесь часто публикуются финалисты и победители российской литературной премии «Большая книга», наиболее значимой из негосударственных.

Сергей Кузнецов номинировался на «БК» со своим романом «Хоровод воды». Победителем не стал, но непринужденно перешагнул грань, отделяющую просто хороших статусных авторов от современных классиков. Нынешний его роман выстроен в лучших традициях постмодернизма, создан по формуле «Декамерона», отсылки к которому то и дело встречаются на страницах «Калейдоскопа» наряду с десятками других отсылок.

Чтобы читатель не заплутал в сумрачном лесу пародий и категориальных понятий, в конце романа Кузнецов приводит список литературы. Дает ответы к хитро составленному кроссворду. Кажется тебе, что вот тут таится аллюзия на Ремарка, Аксенова, Стругацких, Честертона или Гайто Газданова — загляни на последние страницы, удостоверься. Причем список этот не полон, о чем заранее предупреждает Кузнецов. Тем лучше — читать текст, имея на руках полный набор ключей и отмычек, было бы неинтересно… Или — не так интересно… Потому что все тридцать две новеллы (их число не случайно, и в тексте будет дано несколько объяснений этому факту), составляющие костяк романа, неимоверно хороши — причем по-разному.

Сергей Кузнецов может легко прикинуться автором любого пола, возраста, социального статуса, адептом американской, английской или российской школы. В «Калейдоскопе» он азартно играет с известными литературными источниками, перевоплощается то в одного прозаика, то в другого. Так актер, не стесненный рамками одного амплуа, на сцене родного театра периодически выступает в самых разных образах: от рождественских зайчиков и влюбленных старшеклассников до господа бога включительно. Когда такие перевоплощения — не самоцель, наблюдать за ними так же интересно, как следить за развитием событий в очередной новелле, выискивать среди ее персонажей тех, кто появлялся в предыдущих частях текста.

Герои романа мелькают, сталкиваются, меняются местами. Для читателей, уставших выяснять, кто кому Вася, Кузнецов даст в конце текста еще один список — отдельных персонажей и целых семей, которых волей автора раскидало по тексту не хуже, чем наших соотечественников-эмигрантов по белу свету.

Сравнение не случайно. В «Калейдоскопе» тема эмиграции — одна из сквозных и самых болезненных. Она повторяется и переплетается с темами смерти, самоопределения, поиска бога и любви. Эти проблемы по-разному решали в своих текстах авторы, стилистическим и композиционным арсеналом которых пользуется Кузнецов. Но про эмигрантов нескольких поколений (не только наших соотечественников, кстати сказать) читать куда больнее и интереснее. Даже не потому, что эта тема столько актуальна здесь и сейчас.

Рассказывая, как меняется человек, сменивший страну обитания, Кузнецов практически никогда не шутит, не жонглирует масками и жанрами, говорит предельно откровенно и не всегда приятно.

Самого Кузнецова нельзя называть эмигрантом в классическом понимании: он несколько лет прожил в Кремниевой долине, потом вернулся в Россию. Наверняка вопрос «остаться или вернуться» стоял и перед ним, возможно, в плавильный котел сюжета попала и его личная история — вместе с сотнями других реальных (благодарность рассказчикам тоже приносится в конце книги). Результатом «переплавки» стало несколько новелл об эмиграции — из Союза в Израиль, из разрушенной Российской Империи в Шанхай и в Париж, из постсоветской России — в Латинскую Америку. И в Калифорнию, разумеется…

Если во времена Боккаччо все дороги вели в Рим, то в эпоху Сергея Кузнецова все пути, в том числе и воздушные, пересекаются в Сан-Франциско и его окрестностях, в Стэнфорде и Менло-парке.

Читать о знакомых местах всегда приятно. Даже когда они становятся фоном для грустных или драматических событий, которых в «Калейдоскопе» ничуть не меньше, чем веселых, свойственных плутовскому роману, пародии на комедию. Количественное соотношение историй не случайно — равно как и изображенный на обложке витраж, роза северного придела Нотр-Дам де Пари. Расшифровка встретится в тексте несколько раз — и всякий раз будет иной. Равно как и ответы на вопросы: «господи, за что?», «как дальше жить?» и «ты меня любишь»? Ответы будут зависеть от героя.
Будущее — тоже от него.

Персонажи Кузнецова неодинаково симпатичны, но больше сопереживания вызывают те, чью дальнейшую судьбу мы можем предугадать, исходя из исторических реалий, которые для нас — прошлое, а для них — будущее. Один из героев текста на последних страницах так и говорит: «В будущее не заглянешь, его можно только прожить». И в этой фразе — еще один ключ к пониманию текста, к его структуре. То, что для одних героев Кузнецова — завтрашний день, для других — позавчерашний.

Роман начинается историей, произошедшей в 1885 году, и завершается еще одной, случившейся в тот же год. Тексты структурированы по четкой схеме, «стеклышки» образуют не сумбурный калейдоскопный, а жестко регламентированный узор. И это не просто оксюморон, не просто изящная борьба формы за содержание. Ведь о перспективах развития экономики, науки, литературы, искусства спорят многие персонажи Кузнецова. А мы, уже знающие, кого и как рассудила история, можем лишь наблюдать за тем, в каких муках и из какого сора рождается истина.

«Калейдоскоп» можно читать фрагментарно, руководствуясь «оглавлением», которое не случайно поставлено впереди самого текста. Можно отслеживать лишь одну линию, сопереживать лишь одному герою… Крутить истории, словно стеклышки калейдоскопа — пока не надоест. А потом — отложить текст в сторону, взять тайм-аут после любой новеллы. Общей развязки в классическом понимании у «Калейдоскопа» нет. Конец становится началом. Круг замкнулся…