Твой стокгольмский синдром
Глава 7. Обиды
В помещении с приглушенным светом играл лёгкий джаз вперемешку с нью-эйджем. Тягучая обстановка вязких ароматов призывала гостей отдыхать в блеске деликатной претензии на шик. Простое меню и замысловатая коктейльная карта, и, конечно мягкие обволакивающие сиденья в лаунж-зоне; впрочем, в последней Моррисен предпочитал находиться только у себя дома. Сейчас он устроился за компактным столиком в обеденной зоне и сидел, слегка покачивал головой в такт музыке, закручивая вилкой пасту карбонаре, которую только здесь готовили почти так же, как он сам. Он отдыхал после сложной, почти политической, операции внутри деловых периметров, которые он должен был перекроить на свой лад. Он задал отправную точку, и теперь следовало наблюдать до следующей необходимости вмешаться. И ещё он устал. Не потому что слишком легко дела повернулись в сторону его желаний, наоборот, он рисковал потерять все позиции в любое мгновение. И не потому что достижение результата потребовало непрерывной работы в течение многих недель, а потому, что его утомили люди, с которыми пришлось пересекаться, чтобы прийти к задуманной цели. «Какая тупая мерзость. Если бы они хотели арендовать Малый Зал консерватории или, хотя бы, на гольф, я бы был куда приветливей. Свиньи и только. Человек раскрывается, когда безвозмездно предлагаешь ему что-нибудь низкое. Когда машешь яблоком перед его носом, а ему хватает дерзости сожрать это яблоко и обвинить во всем третьих лиц, не важно, будет то змея, женщина или Дьявол в первозданном облике — он всегда найдёт, на кого скинуть свою несдержанность и слабость».
«Если ты так ненавидишь людей, зачем ты живешь в их мире?» — пронеслось в голове. За столик подсела элегантная женщина старше сорока лет на вид, стройная, изящная, будто упаковавшая все морщинки в лучшие лифтинг-программы континента. Её рыжие волосы были собраны в пышный пучок, внутри которого переливалась толстая черная полоса, идущая от корней до кончиков. Классический женский деловой костюм и строгие серьги из золота дополняли её внешний вид. Дама источала хорошее положение в обществе и проницательный ум.
— Госпожа В, неприлично читать мысли за обедом! — отреагировал несколько смутившийся Моррисен.
— Помилуйте, Этер, вы ковыряете свои макароны уже сорок минут. Это не обед, выпейте-ка лучше абсента. Вас давно расслабляет только алкоголь, милый. Или Вы наконец приняли меры? — высказала В с тем потрясающим умением вбрасывать политкорректные гадости, каким обладает большинство интеллигентных дам в возрасте, обливая собеседника с ног до головы так, что воспитанному человеку неприятно до крайности, но и совершенно не к чему придраться.
— Мадам, поверьте мне, за все тысячи тысяч лет моей жизни я еще ни разу не был алкоголиком. Ваше замечание в сторону моего эстетического восхищения современными крепкими напитками не обосновано вовсе, и, как Вы выразились, макароны, я ковыряю для аромата. Мне принесли то, что я просил — раскаленную карбонаре. Последние полчаса она остывала, а сейчас я буду её есть, — Моррисен демонстративно положил салфетку на колени, накрутил несколько сантиметров пасты на вилку и отправил в рот, продолжая улыбаться даме напротив.
— Дорогой мой. Если вы хотели поесть «карбонаре», то вы бы это делали в Риме. Если не секрет, что вас троих привело в Россию? — спросила дама тоном светской беседы.
— Нас троих? — Моррисен не понял вопроса.
— Да. Тебя, Итана, Асахи. Вы, заядлая троица, — дама чуть заметно повысила голос и продолжила тише, — что вам стало нужно от этой многострадальной земли? Я понимаю, зачем Мне. У меня всегда везде множество дел, а вам? Или это какая-то очередная забава Радулеску? — последнее слово Госпожа В произнесла особенно раздраженно. Проходящий мимо официант невольно вздрогнул, задев бедром красную скатерть стола.
— Вы правы, мадам, — ответил с улыбкой Моррисен. Он сохранял максимально приветливое выражение лица, со стороны это выглядело улыбкой нашкодившего школьника. — Это была затея Радулеску, и не того. Ещё в прошлом столетии госпожа Асахи Радулеску предложила довольно острый спор. Точнее, она разругалась сильно с Итаном тогда, задала этот спор, и пять лет мы все не общались в принципе. — Моррисен с трудом признавался себе, что нервничает, — Мы поспорили, что возьмёмся прожить двести лет в России, например, с момента, как все трое окажемся в этой стране. Речь шла тогда о полярности, конечно, это любопытно. Говорили об СССР, сейчас Россия. С другой стороны, нам ли имеет роль точное имя, когда договорённость о месте? Кто первый не выдержит, дарит Асахи жемчужные бусы.
— А если первой не выдержит Асахи? — усмехнулась дама, не отрывая взгляда.
— Она дарит каждому чёрные советские трусы. Даже если ей придётся доставать их из музея.
— И вы это находите забавным? Инфантилизм и невежество. Официант! Двойной американо, пожалуйста, — Госпожа В была явно вне себя от негодования.
Моррисен натянуто ухмыльнулся и, беззвучно посмеиваясь, ускорил поглощение пасты. «И снова победил», — подумал он. Ему совсем не хотелось ссориться с Госпожой В, и допускать её до своего стиля жизни он тоже категорически не желал. Музыка разогревала настроение публики и нагнетала настроение Моррисена. Джаз приветливо ласкал ушные раковины красивых девушек за соседними столами, девушки в ответ ласкали улыбкой уютный зал ресторана. Галантные официанты в белых рубашках разносили бокалы и блюда, джентльмены обсуждали девушек, автомобили и дела. Всё это Моррисен старался единовременно уместить в своём восприятии, чтобы не встретить строгих глаз Госпожи В. Он знал, что просто так она не назначает аудиенций, и если пришла сама, то вопрос крайне серьёзен, и на сегодня ему больше не хотелось серьёзных вопросов. Несколько минут Моррисен сидел в своём коконе безопасности, и затем перед его лицом щёлкнула пальцами Госпожа В, указав тем самым, на кого сейчас следует обращать внимание.
— Моррисен. Моррисен… Вы такой давний, а ничему не учитесь! В вашем доме живет младший потомок Радула, а вы даже не учите его обладать своей силой. Я буду тренировать его в зеркальном мире, если он не умеет переходить дальше. Или тренировать его у нас — если умеет. Необузданный вампир рискует поставить Дом в заметное положение. Вы этого хотите для ваших милых друзей? — Госпожа В так звонко произносила слово «друзей» в сторону Итана и Асахи, что жернова мельниц скрипели бы лояльнее, и так же как всегда, Госпожа В не терпела возражений. — Вы подумайте, милый мой, что будет, если вдруг его Сила проявится, а он не будет способен с ней совладать? Вас он не убьет, а вот живое вокруг покалечит. Это не то, что добавит всем спокойствия. Я не думаю, что вы жестоки настолько, чтобы заставлять это безмятежное существо переживать угрызения совести за то, в чём он почти не виновен.
После слов «безмятежное существо», произнесённых Госпожой В, Моррисен вспомнил эпизод под террасой, когда «безмятежное существо» послало его, несмотря на открытые раны и явные переломы. Моррисен решил сказать Госпоже В все свои мысли как есть:
— А я и не сомневался, что вы за этим. Надо же было так испортить трапезу. Я даже не удивлен, настолько отличный день не мог быть идеальным во всём. Вы сказали «безмятежное существо»? О нет, он не безмятежный. Он смелый, там где не надо, наглый, спесивый, заносчивый и, — Моррисен подбирал слово среди тысячи эпитетов, — отчаянный. Это не безмятежное существо. Ему, по-моему, опасно чему-либо учиться. И я понимаю Итана здесь. — Моррисен вздохнул, отодвинув тарелку, запустил пальцы в волосы, чуть помассировал голову, и, закончив, сложил руки под подбородком и уставился на строгое лицо Госпожи Греты Хундв.
— Однако ты, Моррисен-Этер, меня не услышал, — Грета быстро и ясно повторила, — Я буду его обучать. Я возьму его себе и буду обучать не только владеть своими способностями, я обучу его мыслить, взвешивать решения, рассуждать. Он умён?
Моррисен улыбнулся и наклонил голову к правому плечу, и с теплом в голосе ответил:
— О да. Он умён. С его наследственностью иначе не могло быть. Талантливый. Правда, имеются у меня подозрения, что без крови Вираш не обошлось. Есть в нём какая-то частичка. Безумия. Не агрессивного, больше безрассудного. Или это он ещё не отошёл от стресса…
Грета перебила, не успел Моррисен сказать детали, он так и закрыл рот, не продолжив мысль, а тирада Госпожи Греты Хундв яростно напала.
— Произошедшее отвратительно, но я вам всем не судья. Я заберу его сегодня. Пусть тело лежит в коме, как есть. Неожиданное падение с переломами — приключение даже для самых изворотливых существ. Откуда мне известно, Моррисен? Конечно я знаю об этом! Оскорбительно наблюдать такое непонимание, словно я не могу проверить недавние события по их следам. Историей веет от твоего поля так, что не требуется дополнительных усилий. Мы очень поможем друг другу, если вы, мой милый ученик, благоразумный, собранный, позаботитесь о сохранности тела в этом мире, пока я им занимаюсь. Я даже вам разрешаю творить с этим телом всё что угодно, как вы там любите. Татуировки, пирсинг… Откуда только это взялось, я вас настолько плохо воспитала?! — на риторические всплески Госпожи В Моррисен саркастически улыбался, пока дама не вернулась в русло основной темы: — Так скажите мне наконец, он способен проходить порталы? — Грета говорила достаточно требовательным тоном, так, что серьёзность её намерений была очевидна. Моррисен вздохнул. Как бы ему не хотелось, наставник не терпела возражений, особенно когда была хотя бы частично права.
— Мы пересекались только во сне… И я сам не знаю, он пришёл в мой сон, или что-то глубинное и более древнее, чем мы сами, привело его туда. Я ни разу не инициировал какие-либо порталы, и я не видел, как он их может проходить. Я не знаю, что он умеет, а что нет, — с очередным вздохом ответил Моррисен.
— Подробности можно было опустить. У меня нет времени слушать все ваши речи, драгоценный. Ясно одно — я его забираю. Наследник Радула сущность сильная, и я, как международный комиссар, не могу допустить того, чтобы эта сила обернулась против него и мира, в котором он живет.
— Да, да… Конечно. Мадам из Интерпола боится магов мира сего. Тогда бы вам стоило его пристрелить. Он вампир. Самый настоящий, ещё и внук Эчанет. Только жажды крови не проявляет.
— Потому и жив. А вы орите больше, Этер, орите. Особенно тут. Думаете, ваши детские купола что-то могут? Вы защищаться-то умеете? Что вы тут насотворяли, я не этому вас учила, совсем не этому. Вы слишком окунулись в мир людей, который ненавидите ради того, чтобы его ненавидеть. Могли бы делать великое и чувствовать себя особенным, а не соприкасаться с самым грязным и чувствовать себя гидромассажной ванной на свалке пластмассы.
Моррисен ненавидел, когда Грета упоминала его второе имя, и всегда переносил это молча. Он опустил голову и прикрыл глаза. Его молчание означало согласие, он знал, что Грета прочитает молчание именно так. Но он никогда не мог предположить, что её месть будет такой, что за то, что он забрал себя у неё, она найдёт ему замену, забрав у него. Четыреста лет назад Моррисен был лучшим учеником Греты, а потом столкнулся с Даленом Радулеску, познакомился с Итаном, и открыл себе мир, каким не мог его увидеть под воздействием воспитания. И пропал для мира идей и принципов Греты, возможно, множества её планов. Она неоднократно говорила, что хотела вылепить из него платиновый цветок. И Моррисен на самом деле ценил то, что она была из тех немногих, кто видел что-то, кроме пустоты и смерти в его глазах. Его наставник, Госпожа Грета Хундв, была первой, от кого ощущалось понимание, что он тоже живой, тоже боится, тоже дышит, чувствует и, возможно, способен любить. Грета раскрыла его таланты, которые иначе покоились бы многие тысячи лет. Он был благодарен, а сейчас ему было стыдно. Сам Моррисен понимал, что погряз в мирском. И ничего не мог с собой поделать; потому что не хотел. «Это дно. Это самое дно», — не раз повторял он себе, наблюдая очередной стриптиз в закрытом клубе, в который ему приходилось ходить для заключения некоторых сделок. И при всей ненависти, он не хотел отступить в сторону ни на сантиметр от того образа жизни, который себе устроил. Ему было слишком комфортно возвышаться священной злобой над скоплением всех, кто его раздражал. Он знал это и иногда корил себя, но ничего не хотел менять. Совершенно.
⠀
⠀
